«Девочка»

Приезжаю как-то летом из отпуска, к друзьям в общагу захожу. Все люди, как люди. Сидят, чай с печеньем пьют и о перестройке разговаривают. А Олегыч – какой-то возбужденный, радостный. Суетится, собирается куда-то.
- Пойду, - говорит – девочку свою проведаю.
И пошел. Вернулся, правда, вскоре.
- Ну, как там она – спрашивают товарищи?
- Ой и хороша! Уже дозревает.
Ну, мне понятно стало, что у человека что-то там в личной жизни хорошее происходит. А больше и спрашивать ни о чем не стал, а стал дальше чай пить. И не обратил внимания, что они всей комнатой чай без сахара пьют, потому что сам привык два хороших продукта – чай и сахар – не смешивать в одной чашке. А ближе к ночи Олегыч опять куда-то засобирался.
«Погоди - говорят ему, - давай «Взгляд» по телевизору смотреть», а он ни в какую.
«Нет!, говорит, пойду одеяльце ей поправлю, а может там и заночую возле нее».
Вижу – совсем Олегыч увлекся, если уж «Взгляд» не смотрит и о политике не разговаривает.
И на аэродроме целый следующий день Олегыч вздыхал – «как там она одна, без меня. Кто ж ей одеяльце поправит». А товарищи только подмигивают с заговорщическим видом. Они-то все уже о его увлечении знают, а я только из отпуска и вопросы бестактные задавать неуместным нахожу. Захочет – сам расскажет.
По пути со службы Олегыч меня и приглашает: «Пошли, девочку мою навестим!».
Ну, пошли. А он по дороге все какой-то бред несет о том, что ее уже все друзья перепробовали, так и мне пора.
Пришли в какой-то дом на первый этаж. Квартира однокомнатная. Из обстановки – только солнечные зайчики на полу, да посреди комнаты матрас ватный. А в углу какая-то гора тряпья навалена. И хлебзаводом пахнет. Олегыч – прямо в угол к тряпью. Распеленывает бережно, как младенца и аж урчит от нежности. А потом из-под тряпок горловина алюминиевого бидона сорокалитрового показалась. Олегыч крышку откинул – дух дрожжевой гуще попер, а он кружку жестяную из угла достает, зачерпывает от души из бидона, и глаза от удовольствия зажмурив, припадает к кружке не ртом даже, а всей душою иссохшейся. А затем еще одну зачерпывает, и мне бережно протягивает: «пробуй, вот она у меня какая!».
Все просто объяснилось. Какой-то знакомый у Олегыча в отпуск уехал, а перед этим квартиру только – только получил. А с женой то ли развелся накануне, а то ли еще из Союза не привез. Он на время своего отпуска ключи Олегычу отдал, чтоб тот за имуществом присмотрел. Ну и пользоваться разрешил по своему усмотрению. В квартире из мебели – один матрас, а из бытовой техники – только самогонный аппарат и кружка жестяная. Олегыч самогон до сих пор только в виде конечного продукта пробовал, но трудностей не испугался и в первый же вечер брагу поставил. До перегонки дело так и не дошло. Вся партия была израсходована на дегустацию Олегычем и друзьями. Потом опять поставили. Товарищи, конечно, всей комнатой сахар свой, по талонам полученный, пожертвовали. Получилось совместное предприятие: все – акционеры-пайщики, а Олегыч – директор, технолог, кочегар и сторож в одном лице. А чтоб на службе никто не догадался, чем это группа офицеров все время озабочена, они поначалу вместо слова брага употребляли местоимение «она», а потом уж как-то само получилось название «девочка». И нежно, и никто ни о чем не подозревает.
Пробовал я и до того, и после, и карамельную, и медовую, и морковную, и пшеничную, и свекольную, и сахарную. Брага – она и в Африке брага. Но этот перекисший продукт, шибающий вонью перегнивающих дрожжей, показался мне в разгар антиалкогольной кампании смесью нектара с амброзией. Так и захотелось поправить нежно одеяльце на бидоне и устроиться рядом на матрасике, чтобы всю ночь, не покидая боевого поста, слушать как там она ворочается и булькает, и поправлять одеяльце, и помешивать, и, жмурясь от счастья, прикладываться к кружке, снимая пробу каждые полчаса – не перезрела ли?
Не перезрела. Даже до перегонки не дожила.